КОЛДУНЬЯ

 

  ...Наконец, он понял, кто она такая и как называется то, что с ним происходило всё последнее время. А ясность наступила в то мгновение, когда он произнес, вернее, прошептал, да нет, просто нашел слово: колдунья. И сразу всё стало понятно, хотя, казалось бы, это слово не объясняло, а наоборот, еще более затемняло происходящее. Но это было именно колдовство, а она - колдунья.

Только колдовством можно было объяснить невероятные метаморфозы, произошедшие с ним за последнее время. Ведь он давно решил раз и навсегда, что с женщинами покончено, и сколько уже лет не только не приближался к ним сам, но, даже почувствовав интерес к себе какого-нибудь прелестного создания, вполне симпатичного и притягательного, немедленно исчезал из поля зрения этого самого создания и возникал из небытия, только когда это существо отказывалось от своих притязаний на него или, что еще лучше, уже было пристроено и смотрело на него счастливыми глазами.

Чем же, как не колдовством, можно было объяснить, что, увидев ее, совсем даже не молодую и уж вовсе не красавицу, он вдруг вылез из своего насиженного гнезда, из своей крепости, которая, как ему казалось, надежно защищала его от всех превратностей судьбы, и пошел за ней, как ребенок, ни о чем не размышляя и забыв все свои опасения и зароки? Пошел за той, кого как раз и следовало опасаться? И сейчас, слыша ее голос, слегка искаженный микрофоном, но все равно знакомый, как собственное имя, - доверительный и якобы беззащитный, беспредельно женственный и вызывающий поэтому острое желание заслонить ее от неведомо какой беды, - и сейчас он по-прежнему не мог противиться этому голосу и вновь был готов на любые безумства и нелепости.. И хотя он лучше, чем кто-либо другой в зале, знал, что эта открытость и беззащитность всего лишь поза, придуманный ею образ, - тем не менее знакомые интонации действовали на него безотказно, и он даже на какую-то секунду закрыл ладонью глаза, чтоб хотя бы не видеть ее, раз уж нельзя не слышать. И именно тогда он и понял, что она колдунья.

Это было странно: месяц или даже больше не видеть ее, переместившись в иную систему координат, в которой не только исходной точкой была вовсе не она, а где вообще ее не существовало, - и почти привыкнув к новой вселенной, вдруг снова оказаться в прежнем мире, где царствует и повелевает она, и вот сейчас, с трона, то бишь со сцены, зачитывает свои высочайшие указы или рассказы – какая разница! - и восхищенная толпа подданных, и он среди них, внимает каждому ее слову.

Напрасно, напрасно пришел он на этот концерт! И ведь твердо решил не ходить, даже не побрился с утра и договорился с Максом, что вечером заглянет к нему, но какая-то сила в последнюю минуту подняла его с кровати и заставила бриться почти на ходу и завязывать галстук уже в подъезде, а потом лететь в такси на другой конец города, и всё это лишь для того, чтобы сидеть сейчас чуть ли не в последнем ряду, как можно дальше от сцены, прислонившись к стене; чтобы, закрыв ладонью глаза, мучительно гадать, видела она его или не видела, знает она или нет, что он в зале.

"Знает. Колдуньи всё знают", - обреченно решил он и, как ни странно, успокоился.

Собственно говоря, он мог про нее догадаться в первый же день, когда только увидел ее, а вернее, услышал - тоже на выступлении, куда они зашли с Максом просто так, от нечего делать. Ни с того ни с сего начался страшный ливень, и они заскочили под какую-то крышу, и это оказался клуб, а в клубе как раз начинался вечер, ее выступление, а вход был свободный. Они вошли в зал, когда она уже читала рассказ, и, стараясь не шуметь, сели на свободные места рядом с дверью. Рассказ показался ему забавным: это была история о том, как немолодая женщина, попав волей судьбы в чужую страну, окаменела от отчаяния и долго-долго не выходила из дома, а когда, очнувшись, ровно через два года, день в день, вышла на улицу, то встретила странного человека, немолодого мужчину, который давно уже разуверился в жизни; и он пошел вслед за ней, как слепой, остановил ее, и дальше они пошли уже вместе, и она стала его жизнью, и оправданием жизни предыдущей, и его новой верой, а он для нее стал той крохотной соломинкой, ухватившись за которую, она смогла выбраться из водоворота, куда ее все сильнее и сильнее засасывало отчаяние.

Как всякий читатель, он примерял ситуацию рассказа к себе, и всё ему подходило, было впору и даже давало какой-то туманный намек и надежду. Но когда, почему-то лишь в конце рассказа, появился, наконец, портрет героя, он забеспокоился, ему стало душно и тревожно: это был его портрет. Седая прядь над левым виском, зеленые глаза, и рост, и возраст - всё совпадало. И даже месяц рождения - март.

В следующие рассказы он уже вникнуть не мог, как ни старался, поэтому то и дело выходил курить, нетерпеливо ожидая конца ее выступления.

Зачем? Чего он хотел?

Ничего. Но уйти не мог.

Вечер кончился, и когда она появилась в вестибюле, он, хотя они с Максом уже вышли на улицу, вдруг снова вошел в здание, удивив и Макса и себя самого, и пошел прямо ей навстречу. Она улыбнулась ему, причем так, будто век его знала, и спросила: "У вас машина? Вы отвезете меня домой?" "У меня нет машины," - огорченно покачал он головой. "Это ничего, - успокоила она его и взяла под руку, - я живу не так далеко". Виновато оглянулся он на Макса, но тот понимающе махнул ему рукой и решительно зашагал прочь от клуба.

Какое-то время они шли молча. Он проклинал себя, что не сосредоточился, когда читал афишу, и не запомнил ее имени. А теперь, после выступления, спрашивать, как ее зовут, было неудобно.

- А зовут меня Елена, - сказала она. - Не Лена, а Елена - запомните.

Он кивнул, благодарный за то, что она избавила его от неумолимо надвигающейся неловкости.

- Давно вы здесь, Елена? - спросил он, пытаясь связать это имя с женщиной, шагающей с ним рядом, - такой странной и не похожей ни на кого.

- Здесь? В этой стране? Сегодня ровно два года.

- Как героиня вашего рассказа?

- Да, действительно, - она удивленно покачала головой и улыбнулась.

- А как зовут героя? В рассказе он никак не назван, но должно же у него быть какое-то имя?

- Игорь, - уверенно сказала Елена. - Сначала у него было имя, но потом как-то выпало.

Ему стало не по себе, и он на мгновение остановился.

- Слишком много совпадений, - сказал он внезапно охрипшим голосом. - А вам не кажется, Елена, что ваш герой похож на меня, тем более что и меня зовут Игорем?

Она внимательно посмотрела на него.

- Значит, я опять угадала? Значит, это вы? И как раз сегодня, когда исполнилось два года?

Он растерянно развел руками.

- Вот что я вам скажу, - почти шепотом, торопливо сказала она, - бегите от меня. Бегите как можно скорее. Если я угадала начало - я угадала и конец.

- Но ничего плохого там нет и в конце. И бояться мне нечего, если даже верить в мистику. А я ни во что сверхъестественное не верю...

- Слушайте, что я вам говорю! - горячо зашептала она и почему-то оглянулась. - Бегите! Я не дописала рассказ. Но я знаю...

- Да никуда я не побегу! Тем более, что в вашем рассказе, - он неестественно засмеялся, - черным по белому написано, что герой, то есть я, нашел в героине, то есть в вас, спасение и утешение. А в книжке зря не напишут. Так что пригласите меня лучше попить чая!

 

Конечно, она была права. Надо было бежать именно тогда – пока они не вошли еще в ее дом, пока она не включила Первый концерт Шопена и не посмотрела на него загадочными кошачьими глазами, которые при свете двух свечек казались похожими на два глубоченных колодца; пока не свела у него за плечами тонкие невесомые руки. Надо было бежать. Но он остался.

 

Это была странная квартира: почти без мебели - только кушетка под тяжелым бордовым покрывалом, журнальный столик да толстый ковер на полу. Во всех углах древние глиняные вазы с сухими цветами и ветками причудливой формы. Странная хозяйка с рыжими волосами, струящимися по плечам. Странное, как у актрисы на сцене, вишневое платье до пят с кистями на рукавах. Странные разговоры...

 

- Вы утром знали, что сегодня меня встретите?..

- Откуда же я мог знать? Конечно, нет!

- А почему же вы пришли в клуб?

- Я ведь сказал уже, что из-за дождя.

- Вы очень некрасиво и неприятно для женщины строите фразу. Не надо говорить "я ведь сказал уже". В этих словах есть оттенок раздражения. Скажите просто: "из-за дождя", - а ваша собеседница и сама знает, что вы это уже говорили...

 

Странно. Всё было чрезвычайно странно, будто он попал в неведомую страну с иными законами природы, и где говорят на другом языке и соблюдают совсем другие правила приличия, а самое главное, жители этого государства при всём внешнем сходстве отличаются от знакомых ему людей, как марсиане от жителей Земли.

 

- Нет, завтра пойти в кино я не смогу. И еще несколько дней не смогу.

Она виновато посмотрела на него.

- Но почему?

- Потому что сейчас полнолуние...

И, встретив его изумленный взгляд, пояснила:

- Я просто не смогу усидеть в зале.

 

С этого всё и началось. С удивления. Было удивительно, что, оказывается, рядом с миром, простым и понятным, в котором жил он сам и все его знакомые, существует другой мир - диковинный, не похожий даже на те вселенные, о которых он читал в фантастических романах, - да просто ни на что не похожий! - и судьба распорядилась так, что крошечное окошечко в этот мир приоткрылось, причем именно для него. Так неужели он упустит эту неожиданную возможность и не заглянет в волшебную щель?

Да, началось всё с удивления и любопытства - щекочущего и достаточно безобидного. Но когда же, когда удивление его переросло в постоянную тревогу, а потом в безумие?

Оглядываясь, он пытался определить эту черту, но именно черты, границы как таковой он обнаружить не мог, потому что все чувства были перемешаны в нем уже во время первой встречи - когда они сидели при свечках на кушетке и почти до рассвета пили горькое вино; и когда он, преодолев себя, все-таки поднялся, чтобы уйти, а она, проводив его до входной двери, вместо того, чтобы открыть ее, заперла еще на один оборот ключа и, не отводя от него взгляда, равно душным движением выбросила ключ в окно - да, безумие его началось уже тогда.

- Ну, зачем же так! - укоризненно сказал он. - Можно просто сказать: "Останься!" А так ключей не напасешься!

- Останься! - улыбнулась она.

- Остаюсь! - тоже улыбнулся он. - Только схожу, попытаюсь найти ключ.

Он остался у нее - и не только на ночь, а на много дней и ночей, благо дома давным-давно, вот уже много лет, никто его не ждал. От нее он по утрам уходил на работу, вечером возвращался и с легким недоумением стучался в незнакомую дверь. Она открывала, легкая и загадочная, как птица, иногда радостно бросалась к нему, обвивая шею руками, а иногда отступала назад и отчужденно смотрела на него, словно не понимая, кто он такой и откуда взялся. Иногда его ждал в духовке какой-нибудь немыслимый экзотический ужин: рябчики, запеченные в сметане, или перепелиные яйца, сваренные в вине, - а иногда дома не оказывалось даже куска хлеба, и он немедленно шел в магазин и возвращался с массой покупок, и каждый раз его удивляло и умиляло, с какой простодушной радостью Елена встречала любую коробочку или сверток, выуженный из сумки, - будь то баночка сметаны или пачка печенья.

Он катастрофически не высыпался, потому что для Елены не существовало разницы между ночью и днем; на службу она не ходила, а рассказы свои писала только тогда, когда на нее "накатывало". Частенько это происходило именно ночью, и она вполне могла разбудить его часа в четыре утра, чтобы прочитать удачную фразу, которую только что придумала, чтобы он порадовался вместе с ней. После этого он, конечно, уже больше не ложился, а шел ставить чайник, и они сидели на кухне, а иногда валялись в постели, тихонько разговаривая, до самого рассвета, до звонка будильника, и он, совершенно обессиленный, плелся на работу, а она, уютно свернувшись калачиком, ложилась, наконец, спать и спала чуть ли не до его прихода.

Но отказаться от этой мучительной и беспорядочной жизни ему даже не приходило в голову, потому что он уже погрузился в чужой, накативший на него мир, накрывший его с головой, как океанская волна; он не мог да и не хотел уйти, потому что уже полюбил ее хрипловатый голос и теплую душистую кожу, ее шутки и привычки, причуды и капризы. Мир, в котором она существовала, был такой, а не другой, и он понимал, что уж коли попал в него, то жить ему придется по законам этого мира. Понимал и не роптал - напротив, даже недоумевал, за что и почему именно на него, а не на кого-то другого, свалилось это счастье.

Но однажды - это было, кажется, на девятый или десятый день - когда он возвратился с работы и постучал в дверь условным стуком, никто не откликнулся. Он постучал громче, но дверь была мертва. Недоуменно пожав плечами, он огляделся и обнаружил на полу записку, которая видимо впопыхах была приклеена к двери изоляционной лентой и сразу же отвалилась.

"Уехала на два-три дня. Когда вернусь, позвоню. Е."

 

Как это так - уехала на два-три дня? Куда? С кем? Ведь еще утром она никуда не собиралась? Нет, не все ее правила он был готов выполнять и глотать всё, что она ему преподнесет! Быть "при ней", следовать за ней, как подсолнух за солнцем, - никогда! Его устраивал только союз равных! И скажет он ей об этом в первую же минуту, как только она появится! Уж коли мы вместе, скажет он, будь добра, избавь меня в дальнейшем от подобных сюрпризов и неожиданностей!

В раздражении он отправился к себе домой. С трудом нашел на дне портфеля ключ от квартиры, и когда, немного поостыв, переступил порог, неожиданно для самого себя удивился сиротливости собственного жилья, его запустению, но самое главное - непохожести его дома и его жизни на дом и жизнь Елены. Стол, стулья, полка с книгами, телевизор, эстамп на стене. Коробка для обитания, по которой ни за какие коврижки не определить не только характер хозяина, но даже возраст, профессию. Мало того, вряд ли кто-нибудь возьмется угадать, мужчина тут живет или женщина - ведь у большинства женщин тоже нет ни фантазии, ни воображения. Квартира без намека на какую-либо индивидуальность! И жизнь его, честно говоря, вполне соответствовала его квартире: работа, жена, телевизор по вечерам, выпивка с приятелями. Иногда преферанс.

И всё. Всё!

Поэтому, когда жена ушла и забрала дочку, жизнь его, фактически, и не изменилась. Всё то же самое: работа, вечером футбол по телевизору, неизменный Макс с неизменной бутылкой водки. Он и не почувствовал перемены и на удивление спокойно пережил переход из семейного состояния в холостое. И если бы спустя годы он наткнулся не на Елену, а на какую-нибудь другую женщину - такую же, какой была его жена или соседки, или те, кто работал вместе с ним, - он точно так же не заметил бы и обратного перехода... Но он встретил Елену и теперь знал, что не только в кино, а совсем рядом, по соседству, существует и другая жизнь - загадочная, порой горькая и невыносимая, однако, изведав которую, вернуться в жизнь прежнюю, элементарную как таблица умножения, уже невозможно.

 

Он звонил ей каждый день - утром, днем, вечером; в первый день - надеясь, что она одумается и вернется; на второй день - что ее поездка неизвестно куда окажется короткой, что она соскучится о нем и возвратится; на третий день - потому что назначенный ею срок истек, а значит, она должна появиться с минуты на минуту. Все три дня ответом ему были длинные равнодушные гудки. То же самое было и на четвертый день, и на пятый. Он устал сначала злиться, потом беспокоиться - им овладело странное оцепенение, настолько глубокое, что на шестой день он набрал ее номер только вечером, да и то просто по инерции, даже не допуская мысли, что на другом конце провода кто-то может откликнуться.

- Слушаю, - тусклым голосом ответила она после первого же гудка.

- Елена? - удивился он. - Ты вернулась? Когда? Где ты была?

- Да, - сказала она и замолчала.

- Что "да"?

- Вернулась. Вчера вечером.

- Почему же ты не позвонила? Где ты была?

- Ты уже спрашивал.

В ее голосе появились нотки неудовольствия.

- Но ты уже не ответила.

Он тоже не лыком шит. Хватит с него ее фокусов!

- И не отвечу.

Из его головы мгновенно улетучились все убийственные доводы и обвинения, которые он собирался ей выложить.

- Я сейчас приеду, - сказал он, удивляясь самому себе, поскольку собирался выждать несколько дней и лишь после этого появиться.

- Сейчас не надо,- спокойно ответила она.- Завтра утром.

- Но утром я на работе!

- Значит, завтра вечером.

Она зевнула и положила трубку.

 

Чего-чего - а этого он уж никак не ожидал! Он был готов, что она будет оправдываться, или ускользать от ответа, или даже врать, придумывая самые разнообразные объяснения своей поездки. Но чтобы отказаться даже разговаривать об этом?! Да еще с таким равнодушием?!

 

Ночью он почти не спал, а утром, позвонив на работу и предупредив, что задержится, поехал к ней. Ждать до вечера он был не в состоянии: если он ей не нужен, пусть так и скажет. Если рвать - так сразу!

 

...Нет, Елена поистине была непредсказуема!

 

Он постучал в дверь условным стуком, дверь мгновенно распахнулась, и она, радостно просияв, бросилась ему на шею.

- Ну, наконец-то! - прошептала она и прильнула к нему.

- Почему - наконец? - удивился он, пытаясь, как всегда, во всем найти логику. - Ты же сказала, чтобы я пришел вечером?

- Не говори глупости!

Она закрыла ему рот поцелуем - чтобы он не мог возразить. После недолгой шутливой борьбы они упали на кушетку, и мгновенно все резкие, хотя и такие справедливые слова, которые он собирался ей сказать, вылетели у него из головы.

О чем, собственно, говорить? Всё прекрасно! Она рядом - нежная, любящая, ластящаяся к нему как кошка.

Где она была? Да мало ли где! Может быть, что-то связанное с работой. Или какое-нибудь семейное событие. Что он вообще знает о ней? Ничего, как и она не имеет понятия о его жизни... Главное – что она снова с ним. И это счастье!

 

Они закатили потрясающий ужин - в честь ее возвращения! С шампанским и устрицами. Оба были веселы и безмятежны, хотя время от времени в нем просыпался и начинал грызть его мозг крохотный червячок сомнения. И когда в конце концов он все же не выдержал и спросил: "Слушай, а где ты все-таки была? Я ничего тебе не скажу - просто любопытно!" - она, став сразу же трезвой и серьезной, внятно сказала: "Запомни, я никогда никому ничего не объясняю. Если бы я вела себя иначе, мне пришлось бы объяснять, и откуда взялся ты, и почему живешь здесь, а не у себя дома".

Он тоже сразу же протрезвел и пожалел, что затеял этот разговор.

 

И снова пошла их обычная, но такая необычная жизнь - с бессонными ночами, с ее странными друзьями, сидящими на ковре и читающими по кругу стихи, с необыкновенными ночными концертами в древних развалинах, куда они пробирались в темноте, обдирая ноги о колючие кусты. Но самым главным в этой жизни были рассказы Елены, ее туманные истории - всё это бормотание на бумаге, загадочное и невнятное. Он не мог понять: откуда что берется? Каким образом в ее голове возникают эти причудливые образы и фантазии, которые, переплетаясь, превращаются в мерцающий, фантастический мир, похожий и не похожий на мир реальный - тот, в котором они существуют? Но что поражало его больше всего - так это ее способность угадывать то, что с ними произойдет. Ведь именно это и толкнуло его к ней тогда, в клубе, в самый первый раз. И потом не однажды случалось, что в ответ на его упреки или обиды, высказанные во время какой-нибудь пустяшной размолвки, она доставала совсем свеженький рассказ, часто еще даже не отпечатанный на машинке, и показывала ему. И каждый раз он испытывал суеверный ужас, смешанный с восторгом, читая диалог, чуть ли не слово в слово совпадающий с тем, что они пять минут назад говорили друг другу.

- Но послушай, - как-то сказал он ей, - разве можно так жить - всё зная заранее, наперед? Ты бы хоть раз ошиблась! Самой было бы интереснее.

- Ну причем же тут я! - пожала она плечами. - Всё дело только в тебе. Ведь когда ты говоришь, текст уже написан и ты повторяешь его за мной слово в слово. Неужели ты не можешь придумать собственные слова?

По правде говоря, частенько он старался говорить неожиданные вещи, нестандартно реагировать на ее выходки, заранее предвкушая, что на этот раз она скажет: "Ну и ну! Этого даже я от тебя не ожидала!" Но увы! Елена тут же рылась в папке, доставала исписанные летящим почерком листы и зачитывала ему то место из нового рассказа, где герой ни с того ни с сего, неожиданно для себя самого начинал пороть такую же чушь, как он несколько минут назад.

От этого можно было сойти с ума!

И он сходил. Сначала от новизны отношений, от неожиданности ее слов и поступков, потом уже от нее самой - от ее губ, рук, запаха. Всё глубже и глубже, как в ведьмовский омут, погружался он в ее жизнь, иногда вдруг тоскливо догадываясь, что выплыть будет невозможно. Но прервать это наваждение он не мог да и не пытался, предоставив судьбе нести его на своих волнах.

 

Однажды утром перед работой он пил на кухне чай, а Елена, как всегда, спала в своей комнате. Но когда он бесшумно, чтобы не разбудить ее, закрыл за собой входную дверь и уже спустился по лестнице на один пролет, дверь вдруг приоткрылась и Елена, одетая и причесанная, как пред выходом из дома, окликнула его:

- Послушай, я забыла тебе сказать: я сегодня уезжаю на несколько дней, так что с работы иди к себе.

Она явно намеревалась захлопнуть дверь, но он в два прыжка взлетел по лестнице и успел всунуть ногу в щель приоткрытой двери.

- Подожди! - дико заорал он. - Как это ты уезжаешь?!.. Почему ты меня не предупредила?.. Опять?!.. Или ты думаешь, что я манекен, набитый опилками?

- Я предупредила. Я же сказала, что уезжаю.

- Когда? Минуту назад? Это не называется предупредить!..

- Значит, вообще не надо было говорить. Как в тот раз. Чтобы не было сцен.

- Как в тот раз, говоришь? Значит, ты опять едешь в то же самое место и с тем же человеком?

Ее глаза потемнели от гнева, а щеки покрылись алыми пятнами.

- Вот что, милый мой, - прошипела она, - я тебе один раз уже говорила и повторяю снова, что не намерена никому ничего объяснять. Если тебя это не устраивает, можешь сюда не возвращаться.

И, вытолкнув его ногу из щели, она захлопнула дверь.

А он так и остался стоять под дверью, оглушенный, раздавленный, не имеющий понятия, что делать дальше. Колотить в дверь кулаками? Кричать на весь подъезд, что он не позволит так с собой обращаться? Или может быть, взывать к ее благоразумию?

... Опустив голову, он вышел из подъезда и побрел на остановку. Сев в автобус, он тут же забыл, куда едет, однако через несколько минут вспомнил и даже сошел там, где нужно. Весь день на работе бродил он, как лунатик, по комнатам и коридору, не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Наконец, минутная стрелка, сделав на циферблате положенные восемь кругов, снова остановилась на цифре 12, и, внезапно очнувшись, он схватил телефонную трубку, надеясь застать Макса еще на работе.

- Привет! - откликнулся Макс.

- Ты домой? Я к тебе, - отрывисто сказал Игорь.

- Давай, - согласился Макс. - Что-нибудь случилось?

- Расскажу, - ответил он и положил трубку.

 

Ох, как же они в тот вечер напились!

Нет, это все-таки крупное везение, если у тебя есть такой друг, как Макс, который, поняв всё с полуслова, не стал ничего советовать, а только наливал и наливал ему водки. А когда оба уже основательно набрались, сказал:

- Брось ее. И точка.

- И точка, - согласился он и внезапно успокоился.

 

Проснулся он в странном настроении. "Ну что же, - рассуждал он, лежа на максовой раскладушке и рассматривая трещины, расползшиеся по стене, - можно жить и так: оба свободны, а встречаемся, только когда хочется. Причем хочется обоим - и ей, и мне. Так живет половина человечества. Я ведь тоже могу с кем-нибудь умотать на недельку, скажем, в Париж и ей не докладывать? А что? В этом есть свой шарм!.. Хватит истерик. Нужно налаживать нормальную жизнь".

И он тут же придумал, какой сделает первый шаг на пути к этой самой нормальной жизни, и в обеденный перерыв отправился в чистку за курткой, которую сдал невесть когда и всё как-то не находил времени за ней заскочить.

Шагая по улице, он ощущал в себе удивительную легкость, ему нравилась его собственная походка, и, проходя мимо магазинов, офисов и бесчисленных кафе, он даже насвистывал какую-то незамысловатую мелодию. Но внезапно он резко остановился. Что-то зацепило его взгляд - он не понял, что именно - но что-то раздражающее и тревожащее... Он вернулся на несколько шагов назад и посмотрел через стеклянную стену в глубь кафе, уютно расположившегося в нише только что отремонтированного дома. Там у стены, спиной к окну, сидела женщина, волосы которой были поразительно похожи на волосы Елены: такой же рыжий беспорядочный водопад, стекающий по плечам.

Он покачал головой, улыбнулся и хотел было идти дальше, но... Женщина сделала легкое движение рукой, чтобы поправить волосы, и он понял, что это вовсе не женщина, похожая на Елену, а сама Елена, собственной персоной, потому что никто другой в мире не поправлял волосы именно так, выбрасывая локоть вперед.

Елена?! Значит, она не уехала? Передумала? Поняла, что нельзя с ним так Он рванулся было к двери кафе, но в последнее мгновенье еще раз бросил взгляд туда, за стеклянную стену, и остановился. Напротив Елены, лицом к улице, сидел мужчина, которого он никогда раньше не видел, - с внешностью героя американского боевика: худощавый, слегка седоватый, с грубо высеченным, привлекательным лицом и даже, насколько можно было увидеть издали, со шрамом на левой щеке. Единственное, чего не хватало ему для полноты образа, - это ковбойской шляпы и сигары в зубах. В руке он держал почти полный бокал со спиртным - скорее всего, это было виски, потому что лишь этот напиток мог соответствовать его внешности. Неторопливо, с эдакой ленцой он что-то говорил Елене, и по тому, как была напряжена ее спина, как часто она поправляла волосы, Игорь понял, что она взволнована, что от этого разговора в ее жизни многое, многое зависит.

В кафе ему делать было нечего.

Ни в какую химчистку он, разумеется, не пошел, а доплелся до работы, сказал, что вроде бы заболел, и отправился домой - пешком, в надежде обдумать по дороге, что же произошло, и решить, решить, решить...

Хотя как раз решить-то он не мог ничего: всё решалось без него, помимо него, и, похоже, никто из участников драмы его в расчет просто не принимал.

Вечером он все-таки набрал ее номер, уверенный, что этот тип, конечно, у нее, но ему было интересно, как она объяснит, почему не уехала, и как будет изворачиваться, боясь, что он к ней заявится. Однако ответом ему, как и в прошлый раз, были унылые, монотонные гудки. "Не берет трубку",- решил он и поехал к ее дому посмотреть, есть ли свет в окнах. Но окна тоже были темны и безжизненны - в доме никого не было. "Наверное, он приезжий и живет в отеле, а она на эти дни перебирается к нему. А мне говорит, что уезжает", - это было единственное объяснение, которое ему пришло в голову. Впрочем другого он и не искал.

На него снова напала апатия - вязкая, безысходная апатия, и по утрам с неимоверным усилием заставлял он себя подняться с постели, глотнуть чая и идти на автобус: работу из-за этой истории потерять все-таки было жалко.

 

Позвонил он ей только через неделю.

- Наконец-то! - радостно воскликнула она. - Куда ты пропал? Уже три дня как я приехала! У меня столько новостей! Меня пригласили в жюри литературного конкурса...

- Я не приду, - перебил он ее.

- Какая жалость! - огорчилась она. - Сегодня у нас полный сбор. Будут даже Рони с Сюзанной...

- Я не про сегодня, - устало сказал он. - Я про вообще. Я больше никогда не приду.

- Ты что, с ума сошел? - удивилась Елена. - С чего это вдруг?

- Хватит притворяться, - сказал он. - Хватит.

Наступила долгая пауза.

- Но у меня твои вещи?.. - вопросительно и как-то робко сказала она.

- Макс заберет, - ответил он без всякого выражения и повесил трубку.

... Да, напрасно он пришел на ее выступление. Хотя что он мог сделать, если она наколдовала?..

Он вдруг понял, что не слышал ни единого слова из того, что она читала. Интересно, о чем она теперь пишет? О ковбое со шрамом на левой щеке? О любви в пампасах?

"С утра он дал себе слово, - услышал он хрипловатый голос, размеренно и спокойно читающий рассказ, - с утра он поклялся самой страшной клятвой, что не пойдет на ее выступление, и даже не побрился, но какая-то сила подняла его в последнюю минуту с кровати и заставила стремглав сбежать по лестнице, а потом ловить такси и мчаться на другой конец города. Зачем? Неужели только для того, чтобы издалека, из последнего ряда увидеть ее еще раз и потом долго, может быть, месяц, может быть, год жить этим воспоминанием, делающим жизнь осмысленной и не такой тусклой, какой была она все эти бесконечные дни без нее..."

"Начинается, - подумал он и почувствовал, что ему не хватает воздуха. - Начинается..."

Он встал и, натыкаясь на ноги сидящих в предпоследнем ряду почитателей таланта писательницы, стал пробираться к выходу, вызывая всеобщее неодобрение. Он понимал, что она его видит, но это уже не имело никакого значения. Выйдя на темную, мокрую от дождя улицу, он медленно пошел по тротуару, сосредоточенно глядя себе под ноги и не замечая никого и ничего вокруг.

"Зря я не дослушал, чем же все-таки кончится дело, - подумал он, подходя к перекрестку. - Хотя лучше не знать..."

 

...В зале было душно. Кондиционер включали только летом, поэтому в зимние месяцы в помещении нечем было дышать и публика ходила на вечера не слишком охотно. Но, разумеется, это не относилось к вечерам, на которых выступала Елена Ланская. Зал был полон.

"Он встал, - читала писательница в напряженной тишине, - и, пригнувшись, стал пробираться к выходу, чувствуя, что ему не хватает воздуха, что у него нет больше сил слушать ее низкий хрипловатый голос и знать, что никогда уже он не прикоснется губами к ее глазам, к волосам, падающим на плечи... Никогда. Выйдя на улицу, тротуар которой был тщательно, добела вымыт дождем, он пошел к перекрестку, ничего не видя и не слыша, как слепой, как лунатик, не вполне даже осознавая, где, в какой точке земного шара и земного бытия находится. Он подошел к перекрестку и, не замечая людей, стоящих у светофора в ожидании зеленого сигнала, ступил на мостовую. Страшный скрежет тормозов и безумная вспышка света - это было последнее, что он увидел и услышал перед тем, как погрузиться во тьму".

 

Из книги «Эти непонятные женщины»

 

 

 

Make a Free Website with Yola.