СЕРЫЙ КОСТЮМ, СЕРАЯ РУБАШКА, СЕРОЕ ЛИЦО
Утром, часов в десять, звонит телефон.
Беру трубку.
- Будьте добры Лорину Дымову, - произносит мужской голос.
Голос знакомый, но кто это, понять не могу.
- Это я, - говорю и умолкаю, жду, чтобы тот, на другом конце провода, себя проявил.
- Здравствуйте, Лорина Евгеньевна, - говорит знакомый незнакомец, и я понимаю, что он дурачится, поскольку называет меня по отчеству. – С вами говорит старший лейтенант Комитета госбезопасности Сидоренко.
Нет, не узнаю.
- Ладно, хватит, - сдаюсь я. – Кто это?
- Старший лейтенант Комитета госбезопасности Сидоренко, - четко, по-военному отвечает мой собеседник.
- Я же сказала, хватит. А то положу трубку.
- Нет, трубку, Лорина Евгеньевна, не кладите. С вами действительно говорит старший лейтенант КГБ Сидоренко.
И тут я начинаю понимать, что никто со мной не шутит, что голос незнакомый и что, скорее всего, это на самом деле звонят из КГБ. Я немедленно теряю дар речи и погружаюсь в состояние столбняка.
А тот, на другом конце провода, предвидя именно такую реакцию, оживляется.
- Нам не хотелось вас беспокоить, - почти весело говорит он, - но назрела необходимость с вами поговорить.
Он произносит именно "назрела необходимость"! Я молчу. Моя мысль устремляется по банальному, предсказуемому пути: я лихорадочно вспоминаю, где и кому я сказала "не то". Господи, я же все время болтаю черт знает что, сколько раз меня предупреждали друзья и здесь, и в Болгарии!
- Лорина Евгеньевна, вы меня слышите? - осторожно интересуется старший лейтенант Сидоренко.
- Слышу, - отвечаю я и прихожу в себя.
А почему, собственно говоря, я испугалась? Ничего сверх того, что болтают все, я не говорила. Да и времена нынче другие.
- Когда вам будет удобно к нам подойти? – спрашивает мой собеседник.
Это безличное и плебейское "к нам" меня страшно раздражает, хотя и любая другая его фраза, не сомневаюсь, бесила бы меня не меньше.
- Так когда? – любезным голосом повторяет он. – Завтра или вам удобнее послезавтра?
- Завтра! – чуть ли не выкрикиваю я, еле сдерживаясь, чтобы не сказать: "Сегодня! Сейчас!" Чтобы скорее, скорее развязать этот неизвестно кем завязанный узел.
- В десять ноль-ноль вас устроит? Или лучше в одиннадцать? Писатели спят поздно… - я слышу, как он улыбается.
- В десять, - сухо говорю я.
- Жду вас в десять. Мы находимся на улице Дзержинского, - и он называет адрес городского КГБ.
Самое логово!
- Как я вас узнаю? – спрашиваю я.
- Ну что вы! – укоризненно говорит он. – О чем вы беспокоитесь? Вас узнаю я. Значит, до завтра.
Я не отвечаю и обреченно кладу трубку.
До рандеву со старшим лейтенантом Сидоренко остаются сутки. О том, чтобы сесть за переводы, не может быть и речи, хотя журнал торопит, и я собиралась именно сегодня сделать главный рывок. Но вместо этого я иду в магазин, затеваю стирку, готовлю.
Что им от меня надо? Понятия не имею. Единственная зацепка, это "писатели спят поздно". Значит, разговор будет "на литературные темы".
Спать ложусь поздно, все равно не усну. И действительно, засыпаю только под утро, разработав единственно возможную, как мне кажется, линию поведения, и снится мне какая-то невнятная мерзость.
Ровно в десять открываю тяжелую дверь голубого особняка и оказываюсь в проходной. Не успеваю ни о чем спросить охранника – передо мной ниоткуда возникает человек с характерной внешностью, вернее, без внешности. Запомнить невозможно. Серый костюм, серая рубашка, серый галстук, серое лицо, серые волосы. Никаких особых примет. Видимо с приметами туда не берут.
- Лорина Евгеньевна? – говорит он. – А я вас тут поджидаю. Пройдите, пожалуйста сюда, - и он показывает рукой на дверь, ведущую из приемной вглубь помещения.
Вот влипла!
Прохожу, и сразу же оказываюсь в небольшой комнате с письменным столом, книжной полкой и еще какой-то казенной мебелью.
- Пожалуйста, - он показывает на стул возле стола, а сам садится с другой стороны на свое хозяйское место.
Я смотрю на часы, чтобы потом доложить домашним, сколько продолжался разговор, и он перехватывает взгляд.
- Вы аккуратны, - говорит он.
Я молчу. Вообще я решила говорить как можно меньше и не давать себя втянуть ни в какие обсуждения и споры.
- Вы наверное догадываетесь, зачем мы вас пригласили? – приступает он к делу.
Опять "мы"! Очень хочется спросить: кто это "мы"? Почему вы говорите о себе во множественном числе? Но – не втягиваться в разговор. Поэтому молчу и пожимаю плечами.
- Вы, конечно, слышали о "МетрОполе"? – это он говорит тоном, не допускающим сомнений.
- Читала, - отвечаю я. – В газетах.
- Ну, не только же в газетах!.. - мягко журит он меня за обман. – Вы же вращаетесь среди писателей. Не может быть, чтобы они об этом не говорили! Нам было бы очень любопытно узнать, какие настроения наблюдаются сейчас среди писателей, кто одобряет акцию с "Метрополем", кто нет.
Ах, вот в чем дело!
- Но среди каких писателей я могу вращаться? – удивляюсь я. – Я ведь даже не член союза писателей.
- Но вы в профкоме литераторов, - напоминает мне старший лейтенант КГБ.
- Да я там вообще не бываю и ни с кем не вижусь! А у нас в доме никто и не слыхивал ни про какой "Метрополь". Знаете, какие у нас соседи? Пенсионеры, бабки разные…
- Почему же это вы не бываете у себя, можно сказать, на работе? – неодобрительно интересуется Сидоренко.
- Мне не до того... У меня недавно была операция, - начинаю я плачущим голосом. - И муж меня бросил. И сын учится кое-как, в школе одни неприятности.
Наступает пауза. И я добавляю для верности:
- Сын еще к тому же все время болеет.
Мой собеседник с ухмылкой смотрит на меня, очевидно подобные речи ему приходилось слушать не раз. Но работа есть работа, и он делает новый заход.
- Но какие-то друзья у вас есть?
- Какие друзья?!.. Я же говорю, меня муж бросил. И операция недавно была…
Легким движением руки он останавливает мой перечень.
- Скажите, а как ваши творческие дела?
- Да я уже сто лет не пишу! Сын все время болеет…
- Но вы же переводите? По-моему, с болгарского? – он демонстрирует свою осведомленность. – На что-то же вы живете?
- Переводы иногда печатают, - соглашаюсь я. – Но редко.
- А стихи?
- Вообще не печатают.
- А почему же вы не приходите к нам?
- К вам??? – изумляюсь я. Изумляюсь совершенно искренне.
- Мы бы вам помогли печататься, надо было обратиться.
- Но мне и в голову это не приходило! – без тени притворства восклицаю я и тут же себя одергиваю: никаких эмоций!
- Мы многим помогаем, - значительно произносит он и смотрит мне в глаза. – Так что имейте в виду.
- Да мне сейчас вообще не до того! – снова гнусным голосом завожу я свою песенку. – У меня была операция, очень тяжелая, за это время сын совсем от рук отбился, мужа ведь тоже нет…
Я вижу, как на лице моего собеседника появляется сначала страдание, потом отвращение.
Осталось продержаться совсем чуть-чуть… Разумеется, он все понимает, но за руку меня схватить не может.
- Тогда я хочу попросить вас об одной услуге, - говорит он, и мне ясно, что у них (тоже во множественном числе) существует определенная схема беседы со своими подопечными, и он обязан придерживаться ее до конца.
- Да разве я могу вам оказать какую-то услугу? – удивляюсь я. – Какую?
- Я смогу вас время от времени приглашать для консультаций?
- Но какие консультации я могу вам дать? О стихах? Хорошее стихотворение или плохое? Так у вас для этого есть союз писателей, там знаете какие мастера? А я даже не член союза.
- Мы можем вам помочь вступить в союз писателей! – хватается он, как за соломинку, за мою последнюю фразу.
- Да не до того мне сейчас… - снова начинаю я. – Вот с мужем разошлась, теперь развод будет, надо думать, что делать с квартирой, придется разменивать… А где взять силы, я ведь после операции…
- Ладно, хватит! – он резко, чуть ли не с ненавистью меня прерывает. – Вы свободны. Только у меня к вам просьба: если мы с вами встретимся где-нибудь, скажем, в ЦДЛ или на каком-то литературном мероприятии, не надо со мной здороваться. Делайте вид, что мы незнакомы.
- А мы и не знакомы, – говорю я и, почувствовав, что туча проходит стороной, не удерживаюсь и добавляю: - Так что здороваться с вами не собираюсь.
Он вспыхивает, но глотает: ведь я ему пообещала именно то, о чем он просил.
- Вы свободны, - произносит он без всякого выражения и нажимает на какую-то кнопку. – Вас пропустят.
Я встаю и быстрым шагом иду к двери, а он остается сидеть за столом.
Совсем как в анекдоте: ни мне спасибо, ни ему до свиданья.
Больше старшего лейтенанта КГБ Сидоренко я никогда и нигде не встречала. Ни разу. Но не думаю, что его уволили за плохую работу – скорее всего, я его действительно при встречах не узнавала: серый костюм, серая рубашка, серое лицо.
16.11.06
